Серп Зандры изогнулся для последнего удара.
Где-то сгорели кометы и погасли звезды.
Но перед багровым лезвием стоял уже не сын маркграфа Серьена.
Теперь его глазами на колдунью смотрел сам Цернуннос, Повелитель Леса.
И взгляд его был ужасен.
Это он скалился хищно, не сводя глаз с фигуры, объятой алым. Это его руки протянулись, не замечая ядовитого пламени, к самому ее горлу.
В последний миг она, казалось, осознала опасность. Попыталась отпрянуть – но поздно.
Чудовищные пальцы мертвой хваткой сомкнулись у нее на горле.
Из последних сил она попыталась сопротивляться. Посиневшие губы прошептали заклятье, и Рдяный Серп сверкнул с новой силой, поглотив обе фигуры, почти скрывая происходящее на помосте от зачарованных зрителей, – но мгновенно огонь начал опадать.
Со стороны казалось: женщина в багровом варварском наряде сморщивается на глазах, усыхает, уменьшается, тогда как фигура принца делается непомерно огромной, почти под потолок, угрожающей, победительной.
Руки его стискивали горло жертвы.
Она еще пыталась сопротивляться, но уже слабее, слабее… и у людей в зале перехватило дыхание, точно божественные длани перекрыли воздух и им также, и не было сил ни вздохнуть, ни закричать.
– Цернуннос! – продолжал взывать принц с лицом, искаженным безумием. – Приди, Цернуннос! Приди! Защити твоего слугу!
Принц и колдунья застыли, точно две змеи в сплетенных объятиях.
Точно медведь и олень на старинном гобелене.
Невозможно было понять, кто держит кого… кто из двоих одолевает…
Внезапно из глотки Нумедидеса вырвался торжествующий трубный вой, руки его конвульсивно сжались, и ведьма забилась в предсмертных судорогах.
– Умри, ничтожная! – взвыл принц. – Умри!!! Рдяный Серп Зандры зашипел, словно на него плеснули водой.
Повалил густой пар.
…Алое сияние померкло не сразу. Подобно воде, оно стекло по оседающему телу, растворившись в густой крови, хлынувшей у ведьмы изо рта. Изуродованное лицо исказилось еще сильнее, и ужас запечатлелся в этой маске смерти. Губы шевельнулись, точно тщась прошептать какое-то имя, тень узнавания мелькнула во взгляде.
Но глаза ведьмы закрылись.
Марна была мертва.
Принц Валерий в растерянности огляделся по сторонам.
Куда же он двинется теперь?
Изгой, объявленный вне закона. Опальный принц, которому не кинет корки даже нищий. Отныне все пути закрыты для него.
Вернуться во дворец? К Релате? Нет! Слишком опасно. К тому же, что может он предложить девушке? Вот когда он найдет себе приют, обретет прежнюю власть и богатство…
Не время сейчас думать о красотке. Пусть подождет его подольше. Докажет свою преданность…
Но куда же направить стопы? Столь вожделенная воля внезапно показалась принцу тягостнее любого ярма.
Он готов был впасть в отчаяние – ибо видел теперь, что свобода лишь поманила его, посмеялась, даровав обманчивое счастье на миг, и тут же готова была лишить его.
Скоро на поиски бросятся стражники…
Внезапно до ушей его донесся сдавленный стон.
Бородач на козлах невозмутимо заметил:
– Похоже, очухался ваш дружок, месьор! Прикажете вытащить его наружу?
– Нет, я сам подойду к нему!
Он запрыгнул назад в карету и притворил дверцу.
Ораст, доселе недвижимо обвисший на обитой бархатом лавке, заслышав шаги Валерия, поднял голову, озираясь по сторонам.
– Что со мной было? – пробормотал он в полном смятении. – Где я?
Он вновь пришел в себя. И этому, понял жрец, могло быть лишь одно объяснение – проклятая ведьма мертва!
А со смертью колдуньи рухнули и наложенные ею чары. Он был свободен!
Выслушав рассказ принца об их чудесном спасении – почему-то у Ораста возникло впечатление, что тот чего-то не договаривает, но он не стал допытываться – юноша сразу понял, что надлежит предпринять. Точно некий тайный голос подсказывал ему!
Он с усмешкой превосходства взглянул на растерянно озирающегося по сторонам шамарца.
– Не бойтесь ничего, месьор. – Тот словно и не заметил его покровительственного тона, или принял это как должное. – Можете мне поверить, что побег наш до сих пор не обнаружили. И пока у нас есть шанс выбраться из Тарантии незамеченными.
– Но куда могут двинуться убийца короля и опальный принц?
Ораст застыл на миг, прислушиваясь к тому, что говорил внутренний голос.
– Мне кажется, нам стоит отправиться в Амилию! Лучшего укрытия невозможно и придумать. Там никому и в голову не придет нас искать. Первое время мы сможем укрыться в лесу, в бывшем жилище Марны. Теперь, когда ведьма мертва, нам нечего бояться…
Хоть бы поверил, взмолился жрец про себя. Хоть бы согласился и приказал повернуть лошадей! Ведь там, в лачуге мертвой ведьмы, осталась Книга, ради которой он вынес столько мук. Он не может продолжить путь без нее. Без нее он не мыслит жизни!
Скрижаль Изгоев.
И пусть он по-прежнему не будет понимать ее письмен. Пройдут зимы, и он кропотливо, слово за словом расшифрует древний труд…
Он с надеждой обернулся к принцу. Глаза Валерия вспыхнули.
– Друг мой, ваша уверенность вернула мне силы. Амилия! Если ворожея и впрямь мертва – можно ли измыслить убежище лучше?
Впервые он обратился к Орасту почтительно, как к равному, и жрец с удовлетворением отметил это. Первый шаг сделан. Но придет еще тот день, когда надменный шамарец склонит пред ним главу и назовет своим господином… Это будет миг его торжества!
Но вслух он сказал лишь:
– Тогда не будем медлить, месьор. Иначе мы можем и опоздать.
Душа королевы-колдуньи простилась с телом.
Оторвавшись от бренной оболочки без тени сожаления, воспарила она над залом, оглядывая пестрое сборище застывших в изумлении вельмож и слуг. Пораженные, взирали они на помост, где корчился в охвативших его судорогах принц Нумедидес и лежало, брошенное, ее мертвое тело.
Ей больше нечего было делать здесь.
Огненноперстый Страж Горних Врат уже звал ее ввысь, туда, где у входа в Небесный Чертог небожителей новопредставленной должно узреть весы, что измерят добрые и дурные деяния, совершенные ею при жизни. Куда склонится стрелка весов, туда и надлежит отправиться душе – и потому Марна пока не торопилась наверх.
Ибо оттуда предстояло ей падение стремительное и страшное.
Но у нее было еще время.
Время окинуть взором, от которого теперь ничто не могло укрыться, весь дворец, и отыскать Валерия.
Ее сын был свободен! Это первое, что она поняла.
Если бы души могли проливать слезы, должно быть, Марна – впрочем, нет, теперь она наконец вновь стала Мелани – разрыдалась бы.
Но, увы, это было ей недоступно.